Вечерами после работы Люсиль часто заходила поужинать в маленький уютный ресторанчик на набережной. Здесь ее давно знали и официанты ближе к вечеру оставляли ее столик свободным, водружая на него табличку «Стол заказан», а швейцар уже заранее распахивал для нее двери. Как всегда, соблазнительно медленно Люсиль пролавировала между столиками и грациозно села, так же неторопливо и грациозно подтянув к себе свои высоко открытые, бесконечно длинные ноги, облитые серебристыми чулками, и в туфлях на таких же бесконечно высоких «шпильках». Трое мужчин за соседним столиком проводили ошалевшими взглядами проскользнувшее мимо них чудо и почти одновременно поднесли бокалы к пересохшим губам.
Люсиль вздохнула и сняла очки с дымчатыми стеклами, прятавшие ее глаза, усталые глаза старой, мудрой черепахи, долго и хорошо пожившей, глаза, которые так не подходили к ее юному, девическому лицу с пухлыми, безумно порочными в своей невинности губами и с премиленькими ямочками на нежнейших щечках, появлявшимися, когда она улыбалась.
Мужчины… Загадочные существа - Люсиль никогда не могла понять их, хотя немало познала их на своем веку. Что вот нужно было ее первому мужу, чего ему не хватало? Конечно, не сладко пришлось им первые годы, но ведь со временем все стало налаживаться. И зарплаты высококлассных специалистов – это совсем не то, что жалкие пенсии, позволявшие только вечную проблему выбора между новыми чулками и килограммом клубники, между банкой пива и десятком яиц к завтракам почти на всю неделю.
Но самую большую радость доставляло ей наконец-то появившееся и уже никогда не прекращавшееся внимание мужчин. Еще бы! Люсиль с каждым днем, глядясь в зеркало, удовлетворенно отмечала, как исчезают с лица одна за другой морщины. Последней растаяла еще лет пятнадцать назад вертикальная черточка между бровями. С каждым годом кожа становилась все более упругой и сияющей, все темнее и гуще волосы, прощаясь раз и навсегда с опостылевшей сединой.
А вот с мужем отношения неумолимо ухудшались – они все меньше понимали друг друга, все реже ощущали себя единым целым, когда вдруг заговариваешь одновременно об одном и том же или просто молчишь о том, о чем и твой любимый. Но почему-то стала усиливаться страсть друг к другу и сексуальное желание. Они занимались сексом все чаще, постепенно отходя от изощренных способов удовлетворения друг друга к совершенно незамысловатому, но, тем не менее, самому яркому и острому по ощущениям соитию. Тогда же Люсиль стала ощущать влечение и к другим мужчинам. Но в те годы на нее особое внимание обращали горячие, озабоченные одной проблемой «как бы потрахаться» юнцы.
В тот вечер, возвращаясь домой, она была совсем одна на темной улице, а их было трое. Молодые, подвыпившие, наглые, дрожащие от возбуждения и своей безнаказанной наглости. Тащили ее, отчаянно сопротивляющуюся, в темные заросли, в несколько рук разрывая на ней одежду и зажимая ей рот. С каждой минутой силы покидали Люсиль, но она еще надеялась избежать неотвратимо надвигающееся, как вдруг по спине прокатилась горячая волна животного возбуждения, взорвавшись вибрирующим шаром внизу живота. Первые двое окунулись в этот горящий шар, жадно захлебываясь своей собственной вонью от дешевых сигарет. А вот третий… Не курящий, наверное, и потому сладко пахнущий лишь горячим молодым потом, с нежными губами и кожей, еще тонкий и гибкий, но уже мускулистый. Люсиль страстно обняла его, прижимаясь к нему всем телом и обвивая его ногами, отдаваясь наконец со всей силой женского естества пылающей лаве внутри себя. В себя ее привел его отчаянный крик: «Тетенька, пустите, я больше не буду!» Об этом случае муж узнал лишь на их свадьбе, да это уже и не могло никак повлиять на их отношения. После свадьбы они еще встречались месяца три-четыре, но уже безо всякого секса, зато очень нежно, романтично и красиво, словно знали, что скоро расстанутся навсегда.
Второй муж достался ей гораздо моложе, чем первый. Вот ему Люсиль рассказала то, о чем так и не узнал ее первый муж – о том, что на их свадьбе она занималась любовью с другом мужа, когда невесту «украли» и этот сильный молодой мужчина прятал ее от всех в маленькой каморке гардеробщика в пустом вестибюле ресторана. Прямо там, лишь приподняв пышные белые невесомые облака юбки, она пустила его в свой воздушный рай, раздвинув ножки в белых ажурных чулочках и окутав «павшего ангела» теплыми запахами нежной женской кожи и начинающегося сладкого возбуждения. Потерявший голову мужчина стоял на коленях, обнимая ее бедра, полуприкрытый белыми кружевами, и тихо постанывая, жадно вылизывал ее между ног, со всхлипами сглатывая пряные капельки ее желания. И только после того, как она забилась в невыносимо сладких судорогах, закусывая кружевную перчатку на руке, он поднялся на ноги, расстегнул брюки и прямо стоя взял ее, нещадно сминая корсаж на груди и по-звериному рыча. Она возвращалась в банкетный зал ресторана, а под пышной юбкой промеж ее ног было влажно и скользко, и это придавало ее походке особо чарующую плавность.
На время обретенная после свадьбы свобода немало способствовала возгоранию ее сексуального аппетита. На улицах Люсиль оглядывала проходящих мужчин с мыслью о том, кто из них мог бы стать ее очередным любовником. И все легче с каждым годом становилась ее походка, и все точеней и изящней выглядела фигурка, все ярче сияли ее глаза ожиданием скорого счастья. А вот мужчины, настойчиво добивавшиеся ее благосклонности, становились все старше и солиднее. Состоявшиеся и состоятельные, обремененные большим бизнесом и большими семьями, они преданно названивали женам, подставляя свои члены поближе к прелестному свежему ротику Люсили, и рассказывали им, на каких нудных совещаниях они, бедные-уставшие, сейчас находятся, при этом изо всех сил сдерживая рвущиеся стоны, так как Люсиль очень поднаторела в искусстве орального ублажения мужчин.
Ее шеф на самой последней работе тоже очень любил время от времени, после особенно напряженных трудовых дней, использовать способности Люсили не в соответствии с ее служебными обязанностями. Так что все неровности и поскрипывания большого кожаного дивана в кабинете шефа Люсиль знала во всех подробностях, изъездив его вдоль и поперек своими грудками с большими темными сосками. Кстати, и грудью своей, становившейся с каждым годом все более упругой и крепкой, Люсиль была очень довольна, любуясь ею под душем по утрам. Второй муж Люсили в это время уже служил в армии, так что щедрые премиальные, выписываемые ей шефом за ненормированные рабочие дни, были очень даже кстати. Ну а за добровольно-принудительное присутствие на пятничных «производственных совещаниях» Люсиль получала от шефа не только премиальные, но и кое-что повесомее, даже бесплатные путевки в пансионаты на море или за границу. По пятницам начальственные друзья шефа частенько собирались у него на преферанс, и Люсиль должна была подавать им чай и кофе с бутербродами и прочие коньяки-лимоны, чтобы солидные мужчины не отвлекались на прозу жизни. А исполнять неслужебные обязанности по желанию шефа она должна была в одних чулках и туфлях. И преферансисты, понятное дело, пропустив стопку-другую коньяку, предпочитали закусывать его лимонными дольками, подогреваемыми на соблазнительных бедрах и нежной груди Люсили. Ну а заканчивались подобные преферанс-«совещания» для Люсили всегда одинаково – долгим ерзаньем взад-вперед то животом, то спиной по рассыпавшимся на столе картам. Мужики, уже совершенно забыв о преферансе и картах, с не меньшим азартом предавались другой игре, вращая и таская Люсиль по всему столу, с рычаньем и урчаньем поливая ее то коньяком, то спермой. Но это нравилось и самой Люсили, которой теперь постоянно хотелось много секса, и эти бурные оргии лишь частично утоляли ее неумолимо растущую похоть.
Но так же неумолимо было время, беспощадно отбрасывающее в прошлое секунды, минуты, часы, годы… С каждым годом все прекраснее становилась Люсиль, все сексуальнее и соблазнительнее, и все меньше оставалось времени, чтобы пользоваться всем этим богатством. Она старалась гнать от себя эти мрачные мысли, но они возвращались к ней снова и снова с упорством часового маятника. Скоро уже закончится чудесное время, когда морщин уже нет, а прыщей еще нет, и появятся эти… противные.. гадкие! мерзкие!!! вскакивающие на самых видных местах в самый неподходящий момент – перед встречей всей жизни или романтическим свиданием. Не станет такой прекрасной в последнее время, хоть уже и не слишком большой груди, пропадут навсегда месячные. Фигура сделается отвратительно костлявой, движения - угловатыми, неловкими. Если Люсиль и будет еще кого-то привлекать, разве что слюнявых педофилов с дрожащими, потными ладонями.
Люсиль молча сглотнула горькие слезы вместе с крепким кофе, взяла свою сумочку и поднялась, бросив на стол купюру. Ничего! У нее еще осталось несколько лет жизни, и прожить их надо как можно насыщеннее! Люсиль по-кошачьи грациозно изгибаясь, проскользнула между столиками к выходу, намеренно близко от трех мужчин за соседним столиком, словно невзначай обдав их терпким манящим запахом своих духов. У самой двери она замедлила шаг, чуть повернула голову и призывно улыбнулась в их сторону безумно порочными в своей невинности губами. И только потом надела очки с дымчатыми стеклами, спрятавшие ее глаза, усталые глаза старой, мудрой черепахи, долго и хорошо пожившей, глаза, которые так не подходили к ее юному, девическому лицу с премиленькими ямочками на нежнейших щечках, появлявшимися, когда она улыбалась.